Егор Титов - «Спартак» – наше всё. Откровения кумира красно-белых

Ознакомительный фрагмент

Зато по прибытию в Леверкузен к доктору Пфайфферу у меня возникло впечатление, что я попал в рай. В России за свою карьеру мне довелось встретиться со всеми ведущими хирургами, в том числе и с Архиповым, и с Орлецким. Очень достойные люди! Профессионалы. Просто у нас нет такого оборудования, как за границей. Наверное, поэтому от прошлого отечественного хирургического вмешательства у меня остались неприятные воспоминания: пролежал сутки, у меня брали анализы, долго подготавливали. Потом на каталке повезли, несколько часов резали и штопали, затем опять жидкость откачивали. А здесь единственное условие было: ничего с утра не есть. Проснулся в семь часов сорок минут, меня посадили в машину, минуту везли от гостиницы до клиники. Там меня уже все ждали. Доктор сразу же побрил мне ногу, нарисовал фломастерами точки в тех местах, где нужно было делать отверстия. После этого меня переодели в халатик, надели шапочку, и я сам пошел в операционную. Мне сделали укол в вену, и я отключился. Через сорок минут все было закончено. Минут десять я находился в бреду, затем очнулся, но еще примерно полчаса мое сознание было затуманено. Вскоре все, включая речь, вернулось в норму. В общем, после операции еще не минул час, а я уже встал и пошел. Фантастика! Мне, конечно, дали костыли на всякий случай, но настоятельно просили обойтись без них. Выполнить это предписание было совсем нетрудно: я чувствовал себя как артист! Самостоятельно добрался до машины и через мгновение оказался в гостиничном номере.

На следующий день в восемь часов поступил в распоряжение лучшего в Германии физиотерапевта Чолека и начал с ним заниматься по специально разработанной программе в общей сложности около шести часов в сутки. Чолек готовил целебные мази по собственным рецептам, которые ускоряли процесс лечения. Профессионализм врачей вселял в меня уверенность. Кроме того, меня очень поддерживала жена Вероника – она всегда была рядом и очень за меня переживала. Нам во всем помогал переводчик Степан Марусинец. Постоянно звонили друзья, близкие, партнеры по команде и даже Олег Иванович Романцев с Юрием Владимировичем Заварзиным.

Я полностью был сосредоточен на мысли быстрее вернуться в строй. Вкалывал как проклятый, смотрел футбол по телевизору, анализировал.

Вернувшись в Москву, неделю занимался с Виктором Сачко, которого мне «сосватал» Витя Булатов, а еще через семь дней уже играл в Лиге чемпионов против «Байера», и играл прилично. Никакого психологического барьера у меня не было.

Когда выходишь на поле, нельзя думать о том, что с тобой может что-то случиться. Если станешь себя беречь, то тебя непременно унесут на носилках. Это еще один простой закон, который трудно объяснить иначе как мистикой.

Вообще-то до 2002 года у меня не было повода сомневаться в благосклонности футбольной фортуны. Но, как говорится, все хорошее когда-нибудь…

Я еще до конца не оправился от японо-корейского чемпионата мира. Ситуация в «Спартаке» была самой сложной на моем веку. У меня возникло подозрение, что сезон получится провальным. К тому же незадолго до этого я подписал новый контракт с клубом, и мне нужно было оправдывать доверие руководства. В общем, настрой был серьезным, очень хотелось помочь своей родной команде, однако годами накапливающееся напряжение становилось выдерживать все тяжелее. В какой-то степени я стал еще и заложником отечественной системы проведения чемпионата «весна – осень». Если бы мы играли, как вся Европа, «осень – весна», то ничего плохого не стряслось бы. Я после мундиаля ушел бы в заслуженный отпуск, восстановился и начал сезон отдохнувшим. А так получилось, что отдыха не было. Олег Иваныч по возвращении из Японии дал нам паузу в четыре дня, и потом мы сразу же полетели на кубковый матч в Новосибирск. Я, признаться, не ожидал, что он поставит там сборников.

И понеслось. Хуже всего было то, что мозг не разгружался. Накопилась колоссальная моральная усталость, а она гораздо опаснее усталости физической. Я слабо понимал, что творится вокруг. Эмоций не было, я напоминал себе какую-то машину по добыванию нужного результата. Убежден: когда мозги не варят, нечего соваться на поле! Но с другой стороны, мы люди подневольные. Ужасно ли ты себя чувствуешь, отлично ли – это твои проблемы. Команда страдать не должна!

И вот в августовском матче с «Анжи» я побежал на добивание, мяч отскочил не туда, куда я рассчитал, и мне резко пришлось менять направление своего движения. Нога «ушла» сама по себе. Никто из соперников меня не трогал! Боль была резкой, тем не менее быстро проходящей. Я сразу выполз за бровку, аккуратно встал и ощутил неприятную слабость в суставе: будто не моя нога. Сергеич Васильков с Колей Лариным сделали мне «восьмерку», то есть наложили фиксирующую повязку: иди попробуй. Я обнадежил себя тем, что у меня шок, он пройдет и все будет нормально. Пробежал пару метров и понял, что все куда серьезнее. Минут пять играл на одной ноге: когда мне делали передачу, я тут же в касание возвращал мяч ближнему. Дождался замены, сел на скамейку запасных, приложил лед. Нога воспалилась, я взглянул на нее и подумал: ну вот, наступает не самый приятный период. И эта мысль не вызвала у меня никаких негативных эмоций. Я воспринял случившееся как защитную реакцию организма. Будто он мне сказал: «Хозяин, ты меня совсем загнал, дай-ка я отдохну от греха подальше, а ты о жизни поразмышляй».

Наши доблестные доктора Орджоникидзе, Катулин. Балакирев уже представляли весь драматизм ситуации, но кормили меня небылицами. Совпало так, что в Москву приехал Пфайффер. Томас потрогал мое колено и тут же сказал: «Егор, у тебя полетела передняя крестообразная связка». Потом продемонстрировал мне все наглядно. Дернул здоровую ногу – раздался стук: «Вот видишь, здесь «кресты» целы. Это они стучат. А вот здесь, – он дернул больную ногу, – тишина». Меня поразило поведение Катулина. Он принялся Пфайфферу жестко перечить: «Какие «кресты»?! Вы привыкли резать, а мы его и так в строй поставим».

Мне тогда, конечно, выгодно было верить Артему. На носу маячила Лига чемпионов, и я, даже в глубине души сомневаясь тому, что можно обойтись без операции, не стал возражать против консервативного лечения. Сейчас я точно знаю, что если у человека повреждена передняя крестообразная связка, пускай хоть миллиметровый надрыв, необходимо тут же ложиться под нож. Меня же мучили. Кололи уколы, делали многочисленные процедуры. Наши Гиппократы в один голос меня убеждали: «Молодец! Ударными темпами на поправку идешь!» Я был жутко собой доволен. И вот наконец-то накануне матча с «Локомотивом» эскулапы дали добро. Я, конечно, чувствовал, что с коленом далеко не все в порядке, – я ведь даже не бил этой ногой по мячу, однако куда деваться: надо играть. На разминке меня не покидало ощущение дискомфорта, кое-как разогрелся в квадрате. Постарался вообще забыть о ноге и сосредоточиться на футболе. На первых минутах перестраховывался, однако игра захватила. И вот в середине первого тайма бросился в отбор на Володю Маминова, думая только о том, как завладеть мячом. И вдруг опять опорная нога вылетела из сустава. Словно отделилась от меня. А вместо нее вернулась страшная боль. Помню только звездочки в глазах. Такие маленькие, летают по кругу. И кроме них больше ничего не вижу. Подошел Олег Иваныч, похлопал меня по плечу: «Крепись!»